Год некроманта. Ворон и ветвь - Дана Арнаутова

Она тогда молчала. Привычно опускала ресницы, вдевала новую нить в иглу — и зеленели дубовые ветви на свадебном плаще. А когда поднимала ясный взгляд, то улыбалась лишь тому, на чьи плечи этот плащ должен был лечь. И никогда, ни на миг не забывала о тех, кто всходил на королевское ложе до нее. Тех, кто так и не дал королю наследника, прекрасных пустоцветах волшебных холмов. Знала — с ней так не будет. Верила — ни на миг не усомнилась. И заставила поверить всех. Тогда — заставила...

Звякнула шпилька, выпав на столик из внезапно ослабевших пальцев. Показалось, что сзади отворилась дверь, даже холодком потянуло. Но нет, лишь показалось. Господин и супруг приходит в спальню вечером, и ему нет нужды таиться, как вору или влюбленному. А другому кому здесь быть?

Укладывая косу венцом и закалывая шпильками понаряднее, Вереск не сводила взгляда с отражения в зеркале. Смотрела, будто на чужое лицо, и дева в темном стекле отвечала непроницаемым холодным взором соперницы. И это тоже было правильно, ибо королева — вечная соперница самой себе, только так и можно удержаться на вершине.

А потом были внешние покои с шепотом склоняющихся дам, и обожающий взгляд юного пажа из Вьюнков, и факелы в темных коридорах, окружившие королеву и ее свиту. Далек отсюда кэрн Боярышников, но ныне празднество таково, что Вереск сама попросила мужа открыть сумеречный путь, чтобы поздравить опальный род. И в этом король отказать не посмел или не пожелал, уверенный, что знает истинное желание своей королевы.

Блеклые прозрачные тени, шевелясь, легли под ноги, потянулись бессильно к ярким платьям и камзолам, туфелькам и высоким сапогам, но уже замерцал впереди выход, и тени отступили, оставив гадливую морозную дрожь. Те, кому не посчастливилось умереть на сумеречном пути, вечно взимают с проходящих по нему плату жизненной силой. Потому и не принято ходить по пути в одиночку: голодные тени слишком опасны.

Яркий свет ударил в лицо, заставив сначала прищуриться, а потом распахнуть глаза. Сотни свечей и масляных ламп заливали главный зал кэрна большими и малыми огоньками, плясали на увешанных щитами и клинками стенах, сияли в разноцветье глаз и на шелке волос. И в радостной, чуточку шальной суматохе вполне можно было не заметить, что не так уж много среди веселящихся сидхе тех, у кого платья или рубашки расшиты веточками боярышника. Даже и вежливее было бы — не заметить.

И потому Вереск восторженно и радостно улыбнулась, шагнув навстречу тоненькой и гибкой, как юное деревце, женщине с нездорово-бледным личиком и огромными, сияющими ярче любых огней в зале глазами. Та было попыталась поклониться, но оказалась слишком близко, и Вереск, не переставая улыбаться, обняла хрупкие плечи, коснулась губами прохладной щечки. Заглянула в дивно сияющие глаза, сказав негромко:

— Ах, милая, я так рада! Великая мать благословила этот дом и нашу кровь, что влилась в его жилы.

— Моя королева…

— Твоя сестра, Лиддерел! — возмутилась Вереск. — Родная, тебя не узнать. Ты так похорошела, будто для тебя уже пришел Бельтайн. Ну, пойдем же, поговорим. Господа и дамы, веселитесь, а нам с сестричкой позвольте поболтать наедине!

— О, Вереск, — растерянно проговорила Лиддерел, увлекаемая в угол, как муха пауком. — Я так рада, что ты пришла. Не ждала…

— Разве могла я тебя не поздравить? Или у меня слишком много сестер?

— Сводных — немало, — застенчиво улыбнулась Лиддерел, присаживаясь рядом с Вереск и старательно оправляя платье на слишком пышной для такой хрупкой фигурки груди. — А твой муж? Он…

— Мой муж и повелитель передает вам поздравления, — решительно сказала Вереск, вглядываясь в осунувшееся личико. — Слышать больше не хочу про сводность. Кровь есть кровь, и она у нас общая. Лиддерел, какая же ты умница. Сразу двое детишек — это дивное благословение богини. Когда я услышала, сразу поняла: вот знак, что милость богов вернулась роду Боярышника.

— О да, но будет ли ее спутником милость короля? — кривовато усмехнулась Лиддерел и тут же спохватилась. — Прости мою глупость, Вереск, не думай об этом. Я знаю, ты-то никогда не была врагом этому Дому. Просто… у меня так долго не было детей, я уже боялась…

— Зато теперь никто не скажет, что ты плохо старалась, — таинственным шепотом сказала Вереск, наклоняясь ближе и озорно сверкая глазами. — Сразу двое! Понятно, что тебе нужно было накопить сил. Ой, Лидде, прости! У меня же для тебя подарок! И для главы твоего Дома тоже. Но сначала — твой!

Выхватив из кошелька на поясе золотой гребень — парный к своему, Вереск сунула его в руки зардевшейся Лиддерел, быстро чмокнув ее в щеку и проговорив:

— Носи на здоровье! У меня, знаешь, точно такой же. Пусть все видят, что мы сестры.

— Какой красивый… Вереск, милая, как благодарить?

— Как? Пожелай мне удачи, конечно! Твое слово ныне слышит Богиня. Благослови меня, сестричка! Прошу!

Щеки Лиддерел, и без того раскрасневшиеся, запунцовели еще сильнее. Растерянно взглянув на Вереск, она потянула шнуровку платья, распуская его на груди, обнажая тонкую светлую сорочку с вырезом.

Опустившись на колени, Вереск выпрямила спину, слыша, как притих гомон в зале. Благословение недавней роженицей женщины, желающей понести — обряд настолько святой, что проявить неуважение не решится самый лихой и распутный сидхе. Кто не боится потерять милость Богини, если не для себя, так для женщин своего рода?

И хоть не было никакой необходимости делать это здесь и открыто, но пусть все видят: королева чтит обычаи. А единокровная сестра ее недавно принесла мужу близнецов — дивную и желанную редкость для любого Высокого Дома! Плодородно чрево дам из Дома Вереска — разве могут быть в этом сомнения?

Вереск коснулась губами твердого сморщенного соска, потянула в себя. На язык брызнула густая сладковатая влага.

— Будь благословенна, Вереск из Дома Дуба, — негромко сказала Лиддерел. — Милость Богини, осенившей меня, разделяю с тобой. Пусть семя упадет в благодатную почву, пусть млеко будет обильно, а радость нескончаема.

— Пусть, — прошептала Вереск, проглотив, — о, пусть так и будет…

Легко вскочив с колен, она снова поцеловала потеплевшую щеку Лиддерел, шепнула ей, торопливо затягивающей шнуровку:

— Еще поболтаем, хорошо? Так давно я не была в этом кэрне! Хочу увидеть всех-всех…

И упорхнула в сверкающий огнями шум, навстречу поклонам и восторгам, сознавая, как дивно хороша сейчас: тоже раскрасневшаяся, с блестящими от возбуждения глазами и распухшими губками, еще хранящими вкус материнства, сияющая отблеском Лиддерел Терновник. Той Лиддерел, которой в кои-то веки судьба и насмешливые боги подарили превосходство над ней, королевой Вереск, чье истинное имя больше не произносится.

Западная часть герцогства Альбан, замок Бринар,

3 число месяца дуодецимуса 1218 года от Пришествия Света Истинного

Зимой темнеет рано. Холодные синие сумерки заглянули в окна задолго до того, как Женевьева закончила с бумагами, а впереди было столько дел! Главное, заглянуть еще раз в свою комнату, где столько нужных мелочей, о которых раньше не думалось в горячке, а теперь непонятно, как она прожила столько времени без любимой шкатулки с рукодельным припасом, гребней и лент, сменных чулок, рубашек и еще одной шкатулки с ароматическими маслами и притираниями.